Следующие часы слились для Гокудеры в нескончаемые сны, в которых он краем почти отключившегося сознания он уже не мог различить реальность или вымысел. То, как его куда-то тащили, укладывали, проблески света и гулкие звуки голосов над ухом, наложились на его горячечные мысли и лихорадочные воспоминания о прошлом, о тяжелом выживании в Мессине, об этом бесконечном поиске, бегстве - и так по кругу.
А потом все резко закончилось.
Хаято с трудом разлепил опухшие веки и повел перед собой взглядом. Несколько мучительно-долгих секунд понадобилось для осознания-воспоминания, где он видел этот потолок, занавесь портьеры и стену. А когда вспомнил, к горлу подкатил ком.
Кое-как Гокудера приподнялся на локте, хотел сесть, но левую руку неприятно дернуло. Из сгиба локтя к штативу тянулась капельницы. Вытащив иглу, Хаято с трудом сел на широкой кровати, пытаясь справиться с головокружением и звенящим чувством слабости и опустошения.
Его детская комната практически не изменилась, даже цвет постельного белья, кажется, был тот же. Только все казалось более компактным, по сравнению с его последними воспоминаниями. Точнее это он сам прибавил в росте, и восприятие изменилось.
Как его сюда перенесли, Гокудера конечно же не помнил. Последнее, что врезалось в память, было забрызганное кровью лицо Доменико с презрительно кривящимся в ухмылке ртом. А потом полный провал в памяти. Телефона поблизости не было, лишь висящий на плечиках запечатанный костюм, явно свежекупленный. Пряжка Урагана лежала свернутая на прикроватной тумбочке рядом с такой же нераспечатанной бутылкой минеральной воды и хрустальным стаканом и пачкой сигарет с зажигалкой. Кто бы ни собрал ему этот больничный НЗ, он знал Хранителя Урагана достаточно. Вплоть до того, какие сигареты он курит.
Хотя, пожалуй, он бы сейчас не отказался от чего покрепче...
Одернув больничную одноразовую рубашку, висевшую на нем неопрятным мешком, подвернув волочившиеся по полу штанины, Хаято взял пачку сигарет и на все еще ватных ногах двинулся к распахнутой двери, ведущей на балкон. Навалившись грудью и локтями на каменный парапет, Гокудера закурил и прикрыл глаза, вдыхая свежий горный воздух.
Наверное, он должен был бы чувствовать какое-то удовлетворение от того, что отомстил за родителей, но на душе было пусто, словно в склепе. Медленно прокручивая в голове последние мгновения жизни дона Джованни, свою пылавшую, словно сверхновая, ненависть к нему, Гокудера ощущал странную разорванность. Словно он сейчас и он тогда - два разных человека. У того, что устроил Хиросиму в особняке Джованни, была цель - то, что двигало им с самого детства. А у него нынешнего на душе было пепелище и пустота. Да, конечно, оставались друзья, Десятый, Вонгола. Но Хаято не покидало ощущение, что он болтается в пустоте.
Он даже не смог заставить Доменико почувствовать страх смерти, не смог заставить осознать все это. Он тогда толкал речи перед живым покойником, наглотавшимся яда и доживающим последние мновения. Тот нелепый выстрел в голову был истеричной попыткой Гокудеры повернуть ситуацию в свою пользу.
Нет. Не повернул. Ощущение ирреальности и неправильности усиливалось тем сильнее, чем дольше он об этом размышлял.
Сигарета дотлела до фильтра и потухла. Пепел сдуло ветром. Вытащив фильтр, Хаято бездумно оглядел его и бросил куда-то в изумрудную колышущуюся от ветра древесную пропасть - с западной стороны тут октрывался вид на горы и на петляющий над обрывом серпантин. Запустив пальцы в растрепанные волосы, Хаято ссутулился и тяжело навалился на парапет, закрыв глаза, чтобы совладать с подступающей к горлу внутренней истерикой. Все закончилось. Нужно просто собрать себя по кусочкам и слепить заново. Новую улучшенную версию Хаято Гокудеры, закрывшего все гештальты и научившегося не бежать от прошлого.
Легче сказать, чем сделать...

Весь совет Сицилийского Синдиката Тсуна держался на честном слове и голимом энтузиазме. Ну еще и на банках энергетика, который он решительно попросил у Бьянки. Смертельно усталому боссу нужно быть адекватным и воспринимающим информацию. Благо, он действительно выступал в роли группы поддержки Бьянки, перепугав почтенных престарелых донов семей Синдиката своим боевым и ободранным видом. И на всякий случай на хреновеньком итальянском обмолвился, что Вонгола не против оказать посильную поддержку пострадавшим от нападений семьи Джованни да и вообще они открыты для возможного сотрудничества. Хрен знает, воодушевился кто-то из порядком перепугавшихся почти удавшегося переворота на Сицилии или нет, но Тсуна выходил из особняка, где проводился общий сбор, в странном эйфорийном состоянии и отрубился сразу же, стоило им погрузиться в вертолет. Просто стек на сидение на бок и заснул. Да так, что не почувствовал даже, когда его выгружали из самолета и паковали в лазарет "на всякий случай". Это притом что сам Савада, пожалуй, отделался куда легче других - небольшим электрическим ударом от Грозы Джованни и общим изнеможением, связанным с пребыванием в гипер-режиме в течение многих часов. Слишком много пламени потратил даже по собственным меркам, пока они искали Хаято в окрестностях Неаполя, а потом в ходе разыскных и боевых мероприятий здесь, на Сицилии.
После почти двадцати часов беспробудного сна Тсуна очнулся - жутко голодный и с гудящей головой. На соседних койках обнаружились почти все Хранители, включая даже Гокудеру - в целости и невридимости, правда в отключке и под капельницей. Знакомый уже не понаслышке с обеспламливанием, Савада придирчиво осмотрел Хаято, убедился, что капельница - это всего лишь питательный и укрепляющий раствор, а сам друг дышит самостоятельно, ровно, цвет лица у него нормальный и вообще Хранитель Урагана ничего общего не имеет с той бледной немощью, что они наблюдали с Ямамото в оперблоке после неудачного эксперимента с пилюлями.
Правда, просыпаться Гокудера не спешил, но медики заверили, что это не более, чем обычный сон и реакция на чудовищный стресс. Хибари разговорить, естественно, не удалось, группа поддержки знала и того меньше, просто сославшись на "колоссальные разрушения и развалины" (что при пламени Урагана было и неудивительно), поэтому только и оставалось, что дождаться, пока Гокудера проснется, а Ямамото оклемается после операции, чтобы можно было возвращаться в Неаполь. Об этом Тсуна виновато отчитался перед Базилем и лично перед Киоко, по которой он ужасно скучал и которая очень беспокоилась о них. Большую часть подробностей Тсуна, конечно, вынужденно опустил, сообщил Киоко лишь главное и клятвенно обещал вернуться как можно скорее. Учитывая, что до экзаменов осталось чуть меньше месяца, впору было начинать паниковать и в истерике бегать по потолку, ведь боссовы обязанности никто не отменял, а готовиться к поступлению было нужно.
Но как же все это... не вовремя...
А после того, как из Ямамото вытащили все пули, их отправили по гостевым комнатам, и головняка у Тсуны прибавилось еще больше: Такеши оказался невыносимым пациентом и категорически не желал придерживаться постельного режима. Пришлось сидеть у него в комнате в качестве личного надзирателя и следить, чтобы Сасагава и Ямамото не свалили куда-нибудь. На пробежку какую, например. Хроме на добровольных началах взялась ухаживать на мечником, явно чувствуя себя обязанной ему, что закрыл ее от пуль, и заметно огорчалась, видя, что ее помощь требуется все меньше и меньше. Кажется, у Ямамото появится новый "хвостик".
Поэтому тем вечером они вчетвером вновь сидели в комнате Такеши, и Тсуна пытался решительно пресекать попытки Ямамото слезть с кровати. Поэтому когда Хранитель Дождя в очередной раз всполошился, Савада посмотрел на него задолбанным и крайне выразительным взглядом.
- Ямамото, в этом особняке курит каждый третий обитатель, - Тсунаеши самолично заглядывал к Гокудере полчаса назад, когда возвращался с кухни, друг все так же крепко спал. Едва ли что-то изменилось за это время.
А если это очередная попытка выползти из кровати, то...
Тсуна невольно обернулся к окну. А может... он и не прав. Савада внезапно отчетливо ощутил присутствие Гокудеры. Словно видел своими глазами, как тот прикуривает сигарету на открытом балконе и... ему хреново.
Поэтому Тсуна даже возражать не стал, когда ребята ввалились в комнату Хаято.
Внутри что-то неприятно екнуло. Да, Хаято действительно проснулся и стоял на балконе точь-в-точь, как представилось Тсуне. Да вот только его фигура с опущенной головой и плечами излучала что-то не очень хорошее для человека, чья миссия увенчалась успехом.
- Гокудера? - первым окликнул его Тсуна, остановившись перед балконной дверью. - Ну... Как все прошло?
От звука его голоса друг на мгновение замер, потом обернулся к ребятам и устало посмотрел на них. Радости во взгляде Хаято не прибавилось, но лицо чуть посветлело.
- Оно прошло, - лаконично ответил Хранитель Урагана, обведя взглядом собравшихся друзей и особенно Ямамото. - Почему этот дуралей на ногах? - спросил Гокудера почти своими привычными нудными интонациями. - Разве в нем не должно быть с десяток дырок?
- А ты его попробуй удержи в кровати, - перевел дух Тсуна и улыбнулся.
- Я тебе телефончик Маринетт дам. В случае если будет выебываться - звони сразу ей, - Гокудера слабо улыбнулся и на миг замер от неожиданности, когда Тсунаеши первый сгреб его в охапку и крепко обнял. Выражение лица смущенного и растерявшегося грозной Правой Руки Десятого Вонголы в тот момент дорогого стоило.
- Д-десятый, да ладно тебе, - смущенно пробормотал Хаято. - Я в порядке. И даже без дырок в шкуре...

Первая остановка в маршруте Реохея - медпост: надо сказать, что Гокудера очнулся и уже встал, и взять диет-листы на него и Ямамото. Впрочем, для последнего все уже переписано в блокнот, да и на кухне прекрасно знают, как кормить подстреленных. Туда, собственно, Сасагава и направился: кухня - пункт номер два. Тут вовсю кипела жизнь: скоро ужин. И повара были "безумно рады" дополнительному заказу. Впрочем, ничего принципиально нового готовить не требовалось, и Реохею пообещали собрать тележку минут через десять-пятнадцать. Третьим пунктом экстремального забега хранителя Солнца было месторасположение Хибари. Жаль, что найти быстро Облако не получилось. Хотя, во имя экстрима, можно было догадаться, что он загорал на крыше, чуть поодаль от вертолетной площадки. Жаль, новости, что Гокудера пришел в себя, Кею не воодушевили. Реохей даже рассердился. Можно было бы более эмоционально отреагировать на такую новость и более тепло общаться с друзьями! Они же не чужие люди! Так что ещё какое-то время Сасагава потратил на то, чтобы убедить Хибари хотя бы просто зайти и  поздравить Гокудеру. Ну и достаточно далеко смыться до того момента, как парень взялся за тонфа.
Возвратился в комнату Реохей через кухню. На маленьком столике на колесиках в основном супы и хлеб. Нет бы выдать большой хорошо прожаренный стейк! Вкусная штука!
- А вот и я! - Сасагава широко улыбается, закатывая добычу внутрь. - Это было экстремально! Но нас отказываются нормально кормить, - Реохей надулся, открывая блюда, снимая с них колпаки. - А вы тут как? Договорились о чем-то, во имя экстрима? - парень подозрительно сощурился. Может они уже послушали экстремально важную информацию о злоключениях Гокудеры. - Ты его убил?

Даже при виде "больничной" еды, что притащил Сасагава, Гокудера невольно подался вперед.
- Если ты не будешь, я заберу твою порцию, - предупредил он Ямамото, который скользнул по тележке с обедом тоскливым взглядом и явно не горел желанием дегустировать местную кухню. Привыкший жрать, что дают, Хаято со времен уличной жизни не отличался особой разборчивостью в еде. А уж сейчас и подавно. После колоссальной растраты пламени. Поэтому на еду Гокудера накинулся, как Ури на стайку воробьев.
Но хлеб с маслом невольно встали колом в горле от первого же вопроса Реохея.
Хаято посмурнел и ссутулился, глядя на свой бутерброд. Тсуна бросил на Реохея предупреждающе-укоризненный взгляд, но Хаято уже ответил:
- Он сам себя убил. Когда понял, что ему не выбраться, проглотил яд. Я лишь добил. Теперь меня не покидает ощущение, что я облажался и последнее слово все равно осталось за ним, - Гокудера вонзил в зубы бутерброд с таким видом, словно это он был во всем виноват.
Тсуна молча сжал плечо друга, пытаясь вложить в этот жест молчаливой поддержки как можно больше участия.
- Я чувствую себя таким лицемером, - пробормотал Савада. - Хоть разумом я и понимаю, что мы все правильно сделали. Что Джованни нужно было остановить, что сделать это чисто и по-человечески после того, что он сделал, у нас не вышло бы. Но почему у меня такое ощущение, что мы свернули куда-то не туда?
- Десятый... - Гокудера от его слов поник словно еще больше. - Это не касается Вонголы. Такие вещи здесь не прощаются и решаются только радикально. Нецелесообразно, конечно, сравнивать Доменико с Бьякураном, но... Здесь, на Сицилии, он мог натворить столько бед, что этот пожар перекинулся бы на материк, - Хаято поднял голову и обвел взглядом притихших ребят. - Он же прямым текстом сказал нам с Бьянки, что его цель - выманить каждого из нас и перебить по одиночке. Даже тебя, - Гокудера посмотрел на мрачного Саваду. - Да вот только недооценил Атрибуты Вонголы.
- Дело не только в Атрибутах, - покачал головой Тсунаеши. - Боюсь, будущее оказалось ближе, чем я думал, и уже наступило. Простые люди не в состоянии противостоять пламени. Люди Джованни, те "Хранители", что мы победили и захватили, и так сумели добиться очень многого в обращении с кольцами и пламени. Не вмешайся Вонгола, план Джованни удался бы. С таким ударным отрядом он бы с легкостью захватил власть. Но таким уж ли аргументом были кольца Вонголы в десятилетнем будущем, когда Бьякуран едва не уничтожил всех? - тихо проговорил Тсуна, запустив пальцы в растрепанную шевелюру. - Та Вонгола будущего ничего не смогла сделать. Поэтому то, что мы устроили здесь, было просто избиением младенцев.
- Такие младенцы сами кого угодно изобьют... - вспомнив Данте с его бритвой, Гокудера поморщился и потянулся за тарелкой. Как бы тошно ни было от таких разговоров, ему нужны были силы.
- Мы не должны всецело полагаться на пламя, - подняв глаза, твердо проговорил Тсуна. - До тех пор, пока нам не будет угрожать реальная опасность и безвыходная ситуация, пламя и атрибуты должны оставаться последним аргументом. Как и подобные вооруженные столкновения. Просто понимаете, - Савада беспомощно обхватил себя руками, словно пытался закрыться, но все равно продолжил через силу говорить, - каждый раз я клялся себе, что я не буду таким же, как они. Что все изменится. Что Вонгола - не уже боевая группировка, что я не буду силой никого заставлять. Но... именно этим я и занимаюсь. Да, я считаю, что я поступил правильно, что я должен был это остановить, чтобы спасти вас и невинных людей, втянутых в эту бойню. Только тогда почему у меня чувство, что я лгу сам себе и что я ничем не отличаюсь от Занзаса и остальных и использую данную мне силу неправильно...
- Не все решается мирным путем... Когда могут пострадать твои близкие, приходится переступать через принципы, - тихо сказал Гокудера, прихлебывая некрепкий кофе на молоке. - Доменико до Бьякурана как до луны пешком, но даже в таких локальных масштабах он мог спровоцировать новую войну между мафиозными семьями. А поставить точку в этом бардаке удалось только Второму Вонголе.
Тсуна страдальчески вздохнул и только кивнул, едва ли убежденный словами Хаято.

Тсуна благодарно посмотрел на Реохея и заметно расслабился, словно распустили невидимую внутреннюю пружину. Но при упоминании Киоко невольно вздрогнул и потряс головой, выкидывая из головы тревожные мысли и ассоциации.
- Н-нет... Старший брат, я этого не допущу. Ни в коем случае, - чересчур быстро отрезал Тсуна и только вздохнул. Похоже, подумал о том, что случилось с Бьянки и Хаято.
Поэтому Гокудера поспешил отвлечь босса от невеселых мыслей.
- Конечно поможем, Десятый. И это касается не только ответственности, но и бумажной работы, - Хаято не сдержал усмешки, при виде, как на подвижном лице Тсуны расплылись неподдельные радость и облегчение.
- Бумажная работа... Этикет... Званые ужины... Ох, можно я еще слетаю набью морду боевикам Джованни? - вымученно пошутил Тсуна, и они оба с Гокудерой рассмеялись.
Как же это здорово - смеяться вместе друзьями. Как в старые добрые времена. Хаято прямо ощутил, что его отпускает и ему становится легче. Даже эти стены больше не давили, как раньше, в его ночных кошмарах.
Но перед отъездом осталось закрыть последний гештальт.
На следующее утро Гокудера чувствовал себя почти отлично, поэтому, предупредив всех, взял машину и отправился в Палермо. Он говорил перед сном с Бьянки по телефону, справившись о душевном и физическом состоянии отца, которого он планировал навестить перед самым отъездом. Лишний раз мурыжить тяжело восстанавливающегося после инфаркта дона Альери что-то не хотелось, поэтому Хаято решил сперва закончить все дела в городе. Созвонившись и договорившись со студией звукозаписи, Гокудера поехал к знакомому еще по юности в Палермо мастеру татуировок. Шрам от ожога все еще слишком выделялся на бледной коже и даже сейчас нервировал, напоминая о том случае с Данте, пусть даже он уже червей кормит и личинок. Поэтому Гокудера решил поступить радикально - закрыть рубец другим шрамом. Было в этом что-то символичное. Невольно вспомнился Джи с его обширной татуировкой на шее-лице. Как знать, может, этим причудливым рисунком он тоже закрывал нестирающиеся следы боевых ранений.
Застряв в салоне на долгие несколько часов с перерывами на кофе на вынос для себя и мастера, Гокудера поехал на студию только в четвертом часу вечера. Еще пятнадцать минут пришлось убить, налаживая казенный инструмент, чтобы он звучал на записи, как надо. Вся левая сторона тела болела и подпекала огнем, но Хранитель Урагана привычно задвинул неприятные ощущения на задний план, сосредоточившись на текущей задаче - в данном случае на игре на фортепиано. В итоге он наиграл на запись, наверное, не меньше дюжины мелодий - большая часть из того, что он играл в детстве. Получив заветный компакт-диск с обычной бумажной упаковке, Гокудера наконец направился к выходу. Теперь нужно было вернуться в родовой замок, где его уже дожидались готовые к отлету друзья.
У отца под дверью комнаты дежурили несколько телохранителей, которые даже сперва не хотели пропускать к хозяину Гокудеру, но, перекинувшись с ними парой фраз, Хаято все же убедил их запустить его нендолго к больному.
Спальню заливали оранжевые лучи закатного солнца. Отец полулежал на кровати в подушках и, вроде как, спал. Цвет лица у него был здоровый, лишь небольшие тени под глазами и заострившиеся черты напоминали о недавно перенесенном кризисе, да стойка с капельницей у изголовья.
Подойдя к кровати, Гокудера бросил пиджак на спинку стула для посетителей и присел на край стула, разглядывая спокойное лицо отца. Будить его не хотелось. Если он сам не проснется, решил Гокудера, то просто оставит для него конверт с диском и пойдет к остальным.
Но кажется, Винченцо услышал скрип двери и звук шагов, потому что пошевелился и приоткрыл глаза, фокусируя взгляд на сидящем рядом Хаято.
- Выглядишь гораздо лучше, - тихо проговорил Хранитель Урагана, невольно нервно сцепив пальцы на коленях. По правде говоря, он не знал, как себя вести с отцом. Столько лет они были в контрах, и теперь Гокудера запоздало осознал, что у него даже модели поведения-то нет. Все придется создавать с нуля.

- Не надо за такое благодарить, - подумав о резне в резиденции Джованни, покачал головой Гокудера. Законы итальянской мафии должны выполняться неукоснительно, особенно не последними лицами в иерархии, но лично в зачистках, пожалуй, он больше участвовать не будет. Слишком уж сильно говно на душе после этого булькает.
- Но этого ублюдка надо было поставить на место. Не хватало еще, чтобы началась новая война между материковыми и островными кланами. А у нас нет второго Рикардо, чтобы все это жестко пресечь, - Гокудера осекся. Нет, не об этом нужно говорить с больным, чтобы не дай бог, ему опять не поплохело от мыслей от всех этих политических дрязг. Поэтому Хаято чуть подался вперед и осторожно, накрыл ладонью лежащую поверх одеяла руку отца, к которой тянулись трубки капельниц. Без обычного набора колец рука казалась совсем девчачьей, недовольно отметил Хранитель Урагана, но только вздохнул. Все это мелочи. Среди этой бижутерии не было ничего настолько памятного и дорого для него. Хорошо, что в этой реальности для его системы не нужны черепные кольца. Вот это реально был бы пиздец, если бы, благодаря Данте, они оказались похерены.
- Прости меня, - помедлив, проговорил Гокудера, не поднимая глаз. - Все эти годы я думал, что мама погибла из-за тебя. Если бы я только знал раньше, какой ад там творился... - его пальцы невольно сильнее стиснули руку отца.
Когда отца скрутил тогда приступ, Хаято очень остро осознал, что, пожалуй, за всю жизнь он даже ни разу не сказал отцу хорошего слова или не поблагодарил. Когда ты ребенок, ты воспринимаешь все как данность, а какие-то несправедливости или обидности, вроде того, что его заставляли играть с кошмарным пищевым отравлением от стряпни сестренки, наоборот запоминаются на всю жизнь и по масштабам начинают сопоставляться с локальным концом света.
- Если бы я только знал... - сжав руку отца в своих, Гокудера прикрыл глаза, пытаясь совладать с ураганом эмоций в душе.

Гокудера опустил глаза.
Не смог. Доменико все равно сбежал. Пусть даже на этот раз туда, откуда не возвращаются. Едва ли эта месть принела облегчения и моральное удовлетворение, на осела на кончике языка горечью горящего дерева, едким привкусом коротнувшей проводки и бетонной пылью на губах, оставшихся после того, как он разнесл своим Атрубитом пол-особняка Джованни. Как и перебил кучу народу, стоявшую на пути к своему боссу.
- Кто же знал, что он окажется предателем... - тихо проговорил Хаято и стиснул зубы, чувствуя, что при одной лишь мысли о Доменико, на лице стремится расползтись оскал злости и боли. Нечего отца пугать. Надо сдерживаться. - Отец, а ты правда... - Гокудера резко вскинул голову, глубоко втянув воздух через нос и стиснул зубы. Все-таки сорвалось с языка. Идиота кусок. Конечно, любой человек будет переживать за своего близкого, не думая о комке мяса и костей с совместной комбинацией генов, который может убить твою любимую женщину. - Забудь. Не мое это дело... - пробормотал он.
И тут рука отца коснулась его головы, зарываясь в растрепанные отросшие пряди.
Хаято замер, прислушиваясь к этому странному ощущению. Внутри все как-то екнуло, горло перехватило. Отец никогда так раньше не делал. Он всегда был скуп на ласку и похвалу, поэтому этот неловкий теплый жест словно окончательно сломал уже изрядно расшатанную после осознания, что отец может умереть, стену, которой Хаято старательно огораживался от враждебного внешнего мира с самого детства.
Помедлив, он накрыл руку отца у себя в волосах, удерживая ее, и прижался щекой к его шершавой широкой ладони.
- Пожалуйста, береги себя. Я не хочу потерять еще и тебя, - тут же смутившись, Гокудера отвел взгляд и выпрямился, вложив в руку отца бумажный конверт с компакт-диском. - Это тебе на память о... нас, - Хаято смущенно улыбнулся. - Как станет лучше, прослушай. Думаю, некоторые темы покажутся тебе знакомыми.

Гокудера замялся. С одной стороны, сейчас, когда вновь были наведены хрупкие, но мосты, они действительно могли с отцом говорить, возможно, на любые темы, что было непозволительной роскошью в детстве. Но с другой, не причинит ли это ему новой боли в его уязвимом состоянии.
Хотя будь он сам в такой ситуации, разве захотел бы он, чтобы кто-то щадил его чувства, здоровье или нервы? Ведь недавно Гокудера сам оказался в подобной ситуации, когда они неудачно поэкспериментировали с пилюлями гипер-режим.
Бля... Кажется, все-таки переборщил... Хаято отчетливо заметил нехарактерный для подобного заболевания влажный блеск в глазах отца и стушевался. Не хватало еще старика до слез довести. Это уже совсем какой-то нонсенс - Винченцо всегда был крепок и тверд как скала, чтоб так проявлять свои чувства. Хотя если это поможет ему выдохнуть и выпустить долго сдерживаемые эмоции и чувства... Чего уж далеко ходить, Гокудера сам был такой, с самого детства. Видимо, как раз и есть эта поганая черта.
- Т... Т-тише... - пришлось даже на край кровати пересесть окончательно, чтобы отец не дергался лишний раз. Наклонившись к отцу, Хаято позволил себя обнять и лишь чуть поморщился, когда Винченцо задел его левое плечо, которое вместе с шеей и рукой нещадно болело и пекло. Впрочем, после кислоты солнечной морской осы - фигня на постном масле.
- Пока я разыскивал Доменико, он по громкой связи сыпал гадостями, - позволив заключить себя в объятья, Хаято выпрямился спустя несколько мгновений. - В том числе что я - чуть ли не главная причина ухудшения состояния здоровья мамы. И что ты не хотел, чтобы она оставляла ребенка.
Гокудера криво улыбнулся и отвел взгляд. Он понимал, что это глупый вопрос, по сути не требующий ответа, раз он существует здесь и сейчас, но эта мысль словно ржавая зоноза в ране не давала ему покоя.
- Почему все получилось, как получилось? Почему не женился? Не забрал ее из этого ресторана? Почему ей запретили говорить мне, кто она? Это из-за Синдиката? - и если первый вопрос дался ему мучительно, то он словно пробил какую-то брешь, и слова полилилсь потоком. - Почему ты не вернул меня обратно? Я же знаю, что твои люди следили за мной постоянно. И... ты что, правда заключил сделку с Вонголой задолго до того, как ко мне заявился в Палермо Реборн?
Эти вопросы мучили его вот уже десять лет. И вывалив это все на отца, Хаято ненадолго перевел дух, чувствуя, что его потряхивает от напряжения и эмоциональной отдачи. Слишком долго носил это в себе и без конца прокручивал в голове, словно это могло как-то помочь дать ему ответы на эти вопросы.

Гокудера слушал рассказ отца и чувствовал, как внутри разжимаются внутренние тиски, которые словно много лет не давали ему вздохнуть. Отец говорил о матери, а такое чувство, словно рассказывал о нем самом. Пусть у мамы была более объективная причина, чтобы не сближаться с людьми, но в ней Хаято узнавал себя.
- Спасибо, - тихо проговорил Хаято, сжав руку отца, и поправил подушки, чтобы ему было удобнее полусидеть. - Я так мало помню. Россыпь обрывочных воспоминаний, и то по большей части связанных с музыкой. А зачем тогда были эти унизительные концерты перед гостями? Меня до сих пор доны мафиозных семей вспоминают только, как "мальчика, бренчавшего на рояле".
Прозвучало почти обиженно и по-детски. Но отец даже себе представить не может, насколько это унизительно и обидно, когда его шпыняли шестерки разных семей и поминали этот проклятый рояль.
- Значит, Бьянки. Зараза... - Хаято запустил пальцы в волосы. - А для чего были тогда эти кошмарные уроки японского языка в детстве? На Сицилии-то. У тебя что, уже тогда какие-то планы были? - желчно осведомился Гокудера, но улыбнулся. - Здорово помогло, кстати, когда я поехал в Японию.
Остальное, в конце концов, можно узнать и при переписке. Хватит с отца откровений и болезненных воспоминаний на сегодня.
- Мне пора. Ребята отказались лететь вперед и ждут только меня, - сжав напоследок пальцы отца, Гокудера поднялся с кровати. - Если будут какие-то проблемы с кланами, сразу свяжись со мной. Думаю, слух о том, во что превратилась резиденция Джованни, после нашего с Хибари визита, быстро разойдется по кулуарам Синдиката и с союзниками Вонголы ссориться поостерегутся. Береги себя, отец, - он направился к выходу из комнаты.
Большая часть бойцов Вонголы, включая выздоравливающих оперативников на медицинском вертолете, улетели еще утром. Им в распоряжение оставили одну вертушку, куда как раз поместились бы они шестеро.
- Простите за ожидание, - поднявшись на вертолетную площадку, Хаято подошел к дожидавшимся друзьям.
Тсуна как раз закончил говорить по телефону и повернулся к Хранителю Урагана.
- Как себя чувствует дон Альери? - только взглянув на посветлевшее и спокойное лицо Гокудеры, спросил Савада и улыбнулся.
- Гораздо лучше, - вернул улыбку, полную облегчения Хаято.
- Поговорили? - полуутвердердительно уточнил Тсуна.
Получив утвердительный кивок, Тсунаеши подошел к открытой двери в кабину летчика и доложил:
- Все Хранители в сборе, можно вылетать.
Закат догорал, солнце уже почти село, так что, если они вылетят сейчас, то в резиденцию прибудут уже к полуночи.
Где их с Хаято будет ждать целая ТОННА РАБОТЫ...
От одной лишь мысли хотелось заскулить и забаррикадироваться где-нибудь в шкафу.

- А!.. - протянул Реохей и с недоумением посмотрел на Тсуну. Кто они, если не якудза? Разумеется, стать якудза не было пределом мечтаний Сасагавы. Да и втягивать Киоко во все это он не желал. Но правда есть правда, даже если она такая не приглядная. Тем более, быть якудза не так уж плохо! Правда, делать татуировки, чтобы подчеркнуть это... Но тут не тот случай. Реохей тяжело кивнул. - А теперь на тебе метка о свершившийся мести.
Толково-толково, экстремально толково. У него самого рассеченная бровь выполняла эту функцию. Так что Сасагава понять это мог: татуировка должна о чем-то говорить. И не просто о чем-то, а о чем-то конкретном. Хотя, конечно, лучше бы без них. Но если это принадлежность к семье... Взгляд Хранителя Солнца в какой-то момент стал задумчивым, почти мечтательным. - А нам теперь тоже надо знаковые моменты отмечать, во имя экстрима? - не то что б Реохей этого хотел, но если надо, он готов. Хотя, лучше конечно обойтись.
Вертушка поднялась в воздух и общаться стало возможно только криком. Да и зачем общаться, если снизу такая красота? Разве что делиться восхищением с окружающими. В течении всего пути Сасагава просто прикипел к окну. Прошлые их перелеты выпадали на ночное время.

Киоко не находила себе места все эти четыре дня. Первые были самыми худшими: бой при освобождении Гокудеры-куна, бой за Ямамото-куна и Хроме-чан. Девушка все это время сидела как на иголках, да и после: вылазка Гокудеры-кура и Хибари-сана, совет на Сицилии - пусть о последнем она знала лишь постольку поскольку, это ни капли не успокаивало. Выдохнула Киоко только после того, как Базиль-кун сообщил, что все Хранители на базе и их здоровью ничего не угрожает. После того она впервые за два дня позволила себе глубоко заснуть, а не нервно, урывками. И да, чтение литературы на итальянском ничерта не успокаивает! Зато Киоко за эти дни умудрилась познакомиться с большинством охранников и обслуги. Когда Базиль заявил, что вертушки возвращаются, девушка была на седьмом небе от счастья. И очень огорчилась, когда в первой партии ребят не оказалось. Разумеется, с вернувшимися сразу появилось множество проблем... Но Киоко они не касались. Ей оставалось только ждать и не мешать окружающим. Так что к вечеру к искренней радости по поводу возвращения ребят примешалась изрядная доля раздражения, нетерпения и беспокойства. Какого черта они там задержались?
Последнюю вертушку Сасагава встречала на вертолетной площадке. Легкий сарафан, распущенные волосы. Киоко ломала пальцы, вглядываясь в синее небо. И бросилась навстречу Тсуне, стоило тому выбраться наружу. Одно дело слышать, что с ребятами все в порядке, и совсем другое - видеть это своими глазами. Она почти повисла на парне, заключая того в объятия, судорожно ощупывая его на предмет получения ран - Тсуна любит рисковать собой ради ребят, Киоко знает.
Реохей, наблюдая за это сценой, почувствовал легкое недовольство и ревность, и радость за Киоко и Тсуну. Но затем сестренка подняла голову, смотря поверх плечо Тсуна на Хранителей и расплылась в счастливой улыбке.
- Добро пожаловать домой.

Гокудера задумчиво потер шею. Едва ли он воспринимал этот рисунок как какой-то символ, как подметил Сасагава, но тот факт, что он фактически избавился от этого уродливого ожога, действительно значил для него много.
- Не мести. Скорее примирение с прошлым, - сцепив пальцы на колене, отозвался Хаято.
Пусть он и не вдавался в подробности, но он раньше даже представить не мог, что сможет с кем-то так спокойно об этом говорить. Раньше из него удавалось что-то клещами вытянуть лишь Ямамото.
- Здорово, - искренне улыбнулся Тсуна, посмотрев на друга. После возвращения с зачистки Джованни Гокудера как-то неуловимо изменился. Самым близким определением казалось Тсуне слово "целостный", что ли. Сложно было описать словами, Савада скорее чувствовал эти внутренние изменения своей эмпатией и гипер-интуицией.
А тут еще один любителей татуировок нарисовался. Тсуна чуть не поперхнулся от возмущения.
- И никому я не порчу настроение, я только озвучил свое мнение! - уставившись на Ямамото, возмутился Тсуна.
- Эй, харэ уже, - шикнул Гокудера, которому быть в центре обсуждения уже порядком надоело. Колючка останется колючкой, даже если решит вдруг зацвести. - Нет конечно, зачем? - он озадаченно посмотрел на Реохея.
А тут даже Хибари голос подал, решив вставить свои пять копеек. Бровь Гокудеры поползла вверх. Ну надо же, даже этот промолчать не смог.
- Или наследственность, - глубокомысленно изрек Тсуна. - Ну чтоооо, у Джи ведь тоже татуировка была. Блин, Ямамото, и ты туда же?!
- Аааааа, чтоб вас... - простонал Гокудера и спрятал лицо в ладонях. - Остановите вертушку, я сойду!
Не выдержав, Савада рассмеялся, утешающе похлопав друга по спине.
- Ласточку себе на задницу набей... - невнятно проворчал Хаято, не отнимая ладоней от лица, чтобы не видно было его красных щек и того, что его трясет от смеха.
Домой хотелось невыносимо. Тсуна даже не подозревал, что настолько привыкнет к этой неуютной резиденции, что начнет считать свою комнату, где был проходной двор, своим новым домом. Возможно, дело было в том уюте и тепле, которым окружила его Киоко, когда приехала в Италию. До этого спальня-кабинет казалась Тсуне своего рода аквариумом, где он был как на ладони в любое время дня и ноги.
Поэтому неудивительно, что он поспешил первым покинуть вертолет, стоило им приземлиться. Тем более что на подсвеченной габаритными огнями площадке он заметил тонкую фигурку в развевающемся синем сарафане и такими же растрепавшимися от ветра волосами.
- Киоко... - выдохнул Тсуна, подхватив бросившуюся ему в объятья девушку. Которая тут же принялась его ощупывать, словно выискивала под рубашкой какие-нибудь вещдоки, вроде бинтов. - Я цел, все в порядке! - попытался  успокоить ее Савада, обнимая ее.
- Мы дома, - ответил на ее традиционное приветствие выбравшийся вслед за Реохеем Гокудера и улыбнулся.
- Хорошая идея, Ямамото, - согласился Тсуна, поглаживая по спине и волосам все так же не отлипающую от него младшую Сасагаву. - Но мне... Нам, - поправился он, переглянувшись с Гокудерой, - нужен хотя бы день, чтобы разобраться с тем, что тут навалилось в наше отсутствие.
- Завтра. Все завтра, - понимая, что боссу сейчас явно не до работы будет, покладисто согласился Хаято.
- И да, - спохватившись, Тсуна закопался в кармане брюк и вручил Киоко подарочную плоскую коробочку, перехваченную оранжевой лентой. - Сувенир из Палермо, - словно оправдываясь, пояснил он.