Не успела рыжая и пары шагов сделать к машине, как ее мощно так, любовно приложили по затылку. Ауч! Она от неожиданности пролетела пару шагов, чуть не перекопалась на багажник, но удержалась, тут же резко оглянувшись.
– Ты охренел, бля, в конец?! – в один голос с Сасагавой рявкнула Такара, охренев просто настолько, что ничего другого на язык не навернулось. Это когда он ее в последний раз бил, а?! Сасагава! Не Гокудера даже. Оно, конечно, действенно вообще-то, но блин! Огромными, дикими глазищами рыжая смотрела на разбушевавшегося боксёра, и в упор не понимала: какого хрена он орет, а?! Охренел что ль совсем на радостях?! Еще и дергает так, что женщина понимала, он ее сейчас еще раз приложит. На предплечье наверняка останется эпично-синяя пятерня, Такара аж сморщилась от неприятного ощущения и зашипела, как будто ей хвост дверью прищемили. Не, Такара всегда знала, что если круто вломить, просветление в мозгах может проступить, но это если за дело! А сейчас то чего?! Она же только что ему, придурку, сказала, что это он, приперевшись на Хоккайдо, смешал ей все планы и заставил думать о Ямамото, а не о всякой херне. Джо крутился тут же, водя острыми ушами из стороны в сторону и стараясь мстительно ухватить этого блондина за пятку, которой жадюга отпихивал его от пакета с сосисками и колбасой.
– Куда, ёб твою мать, не поедем?! Ты что, совсем, – не матюкаться, не матюкаться, не матюкаться! Ямамото просил не матюкаться! Хотя бы на своих… Хотя бы не больше шести раз подряд! А то он опять узнает (наверняка узнает!) и посадит Такару на безвкуняговую диету – он может, садист! Просил, да… – ты что, совсем, – но удержаться, блять, невозможно! – Совсем охуел от радости?! – да он о чем вообще?! Острый тупняк не проходил, и Такаре очень хотелось приложить Сасагаву о багажник башкой, чтобы он перестал нести бред. – К Ямамото то поедем! – опять с ним в голос заявила упрямая деваха, сильнее сжимая ключи от машины в кулак, и прижимая этот кулак к груди, чтобы придурковатый боксёр их не отобрал, даже подпрыгивала на месте, как мелкая собачонка. Не отда-а-ам, отстань от меня вообще! Но Рёохей оказался сильнее и вырвал связку, а потом прошел вперед. Еще и пакет забрал! Арарар! Джо зарычал, кинувшись за добычей на заднее сидение, а Такара аж топнула на месте от досады, и тут до нее, как с неба, внезапно пришло осознание… Чего это он так злится, орет, еще и вломил ей от самого сердца по башке… эээ…
Женщина на несколько секунд осталась на месте, проводив такого решительного Сасагаву взглядом в спину. В Вонголе самым интересным был не Хибари, с его хуёвым мировоззрением; ни Гокудера, с его способностью впахивать по двадцать пять часов и выживать, и даже помогать выживать другим, а не взрывать всех после рабочего дня-ночи; ни Ямамото, с его теорией вечно всё спасающей улыбки, а Сасагава с его патологическим неумением быть героем. А ведь у каждого проскальзывало, даже у Ямамото, особенно с катаной (Такара даже иногда думала, когда он с ней рядом, он так же пафосно смотрится, как с катаной?..). Как будто природой Рёохею не было заложено хоть крупицы самоощущения: «я охуенен!». Казалось, даже если сам император на грудь ему повесит орден Восходящего Солнца, он начнет отпихиваться и орать, что всякие бирюльки это неэкстремально, мешает тренироваться и вообще – для девчонок! Этот чувак поразительным образом мог вызывать бурю эмоций, так быстро друг друга сменяющих, что даже страшно становилось. Вот только что хотелось ему вдарить ногой в башку с вертушки, и тут же это адское желание перебивалось острым приступом жесточайшего умиления. Ну Сасага-а-ава, хотелось воскликнуть, ну твою мать!
Осознав, что этот дурак ее, кажись, недопонял, и взбесился, Такара вдруг оскалилась в широкой, почти довольной улыбке, и радостной козой проскакала к передней левой дверце, осознав, что Рёохей, привыкший к тачкам-японкам пошел не туда. Открыла ворота и только после этого, плюхнувшись на задницу под рычание с заднего сидения Джо, который добрался до сосисек, она зыркнула в сторону Сасагавы, отобрав у него собственные ключи.
– Даже не надейся, что теперь я назову их в твою честь! – попыталась рыжая баба отстоять свою вздорность, и с самым суровым выражением лица завела машину. Тихо заболтало включившееся радио. Можно было ехать, но, положив руки на руль, Такара снова зыркнула на придурка рядом. Надо сказать этому уроду все, что она о нем думает! – Знаешь, Сасагава, почему всякие сраные мудаки, типа долбанного Хибари, - она все еще питала к нему особо-нежную любовь, которая с годами не остывала ни на градус, - такими же тупоголовыми мудаками будут считаться гребанными героями, а охуенный Сасагава на всю жизнь останется боксёром, блять? Потому что знают, с какой уродской физиономией произносить две фразы. – Такара нажала на педаль, и, наконец, выехала со двора. – С пафосной, что б аж блевать хотелось, мордой надо уметь говорить: «А я ведь говорил!» и с такой же уродской, только еще презрения добавить: «То-то же, тупица!». Понял?! – рявкнула Такара, повернув башку на Сасагаву и опалив его взглядом так, как будто хотела, чтобы слова ее у него в мозгах отчеканились. Она вот так сверлила его взглядом, и только потом вернула взгляд на дорогу.
Было мокро, как всегда на Хоккайдо, впереди укладывался туман, солнца не было вообще, но плевать Такара на это хотела. Благо хоть трасса была на удивление пустая, никакая гнусная морда не мелькала по встречке, чтобы бесить водителя, который в своей леворульной тачке нихрена не видит. Рыжая была как раз из тех водителей, которые думают, что ограничение скорости в девяносто километров – для скейтбордистов. Вонгола знала, что Такара водила машину еще экстремальнее, чем Сасагава, и уже по разу попыталась угробить каждого из Вонголы, не считая самой себя, но плевать она на это хотела! Ей еще семьдесят километров пилить до Томакомай, чтобы успеть на паром до Хонсю. Такара выжимала из сильной машины все, на что та была способна вообще, вдавливая железку в пол, и в пол уха слушала бурлящее радио, чуть-чуть сбавив скорость только тогда, когда по радио сказали: «А теперь сводка новостей. Волна страшных преступлений прокатилась по маленькому, мирному городку Намимори». Какого хрена опять в Намимори, а?! Какого хрена Ямамото в Намимори, а?! Еще чуть-чуть сбавила, сделав погромче. «Поражающие своей циничностью преступления, просто поражающие, - мэр Намимори говорил, кажется, испуганно, как под дулом пистолета, и с некоторым сомнением в голое, но все это посчитали чувством сострадания и растерянности. – Кровавая баня в месте скорби, перестрелка в крематории была только началось этой чудовищного преступления. Когда в нашем мирном городе начали убивать женщин и детей – вот когда пришла настоящая трагедия. По данным свидетелей-соседей, преступников было двое, утром они ворвались в дом и устроили там бойню, в результате чего погибла целая семья. Я понимаю, это ужасно, в нашем городе такого еще не было! Еще страшнее от мысли, что преступники… - мэр вдруг замялся, как будто ему было тяжело это говорить, но все тот же незримый пистолет у затылка заставил закончить написанный за него текст с максимальной скорбью в голосе, - что преступники – выходцы из нашего же города. Они учились с нами, ходили по нашим улицам… Ямамото Такеши – наша бейсбольная надежда, Гокудера Хаято – студент-отличник…».
Она не дослушала. Имена долбанули по сознанию, и Такара с силой вдавила в пол другую педаль так, что ее, не пристегнутую, швырнуло на руль, Джо с заднего сидения швырнуло вперед, он с воем вцепился в Сасагаву когтями. Машина взвизгнула в истерике, честно пытаясь остановиться, крутанулась на мокрой дороге, ее вышвырнуло на пустую пока встречку и шарахнуло боком в ограждение, только этим спася от переворота.